 |
| З Марічкою в Карпатах |
Во второй светлый день Пасхи Иван пришел в мой сон. За его спиной голубыми смеричками дымились горы, а между нами бурлила река.
«Ну что же ты, Машенька?» Иван протягивает ко мне руки, чтобы помочь переправиться на его берег. И срывается в быструю воду. Течение стремительно относит его все дальше и только эхом доносятся слова: «Ну что же ты, ну что же ты?..»
В детстве мне бабушка говорила: «На святые праздники снятся нам Божьи дети, те, кого Господь отметил особым даром. На земле их часто убивает зависть... Вот и приходят повидаться с теми, кто их любил... на мгновенье. Небо тянет, земля не пускает».
Иван Миколайчук прожил всего 46 лет. Прекрасных, трагических, блистательных. Он — одна из самых загадочных личностей в украинском кинематографе. Каждый его фильм — ошеломляющий переворот в душе, озарение. Ему ничего нельзя было навязать. Каждый раз после общения с ним приходило ощущение, что совсем еще юный Иван, красивый, как Бог, с синими глазами-озерами в пол-лица, прожил несколько жизней и знал гораздо больше всех нас...
Никогда не смогу забыть теплой тихой осени в Мукачево, где снимались Мащенковские «Комиссары». Ах, какие там были прекрасные актеры: Кость Петрович Степанков, Боря Брондуков, Иван Гаврилюк, Леша Бакштаев, Лариса Кадочникова, Иван Миколайчук! Сливовый сад ронял созревшие плоды прямо на стол, где стояла корчага с белым закарпатским вином. День клонился к вечеру, уставшие и счастливые, они перебрасывались шутками, наблюдая как Кость Петрович — непревзойденный ас в приготовлении шашлыков, священнодействует над мангалом... А потом был вечер, уютный, открытый ресторанчик под звездами и сумасшедший чардаш, скрипки венгерских цыган... Пройдут годы, и когда-нибудь возрожденный кинематограф с его компьютеризацией и супертехникой высветит эти удивительно прекрасные лица, наполняя сердца болью за их несвершившиеся мечты...
Как кромсали тогда фильм умники от цензуры в Киеве и Москве, хоть по нынешним временам он был вполне советским. Сохранись эти куски пленки, сегодня они смотрелись бы как хроника.
Иван, словно чуя отпущенный ему срок, торопился реализовать все замыслы сценариста, актера, режиссера. Он слишком мало сделал из того, на что был рассчитан, живя многие годы в нужде и простоях. В чем только его ни обвиняли! Однажды, серьезно заболев после очередного запрета, он сказал: «Сгорела душа...» _
Видимо, было ей невыносимо среди тех, кто привык постоянно ловчить и оглядываться, как бы не потерять свое кресло. С. Параджанов, снявший Миколайчука в «Тенях забытых предков», сказал после съемок: «Я не знаю более национального, более народного актера, чем Иван...»
Ивана хватало на всех. Он умел поклониться ребенку, цветку, небу, но прежде всего — матери. «Мама — это все святыни, собранные воедино», — говорил он. Из 13 своих детей Ивана она любила как-то особенно, с постоянной примесью тревоги. Словно ее материнское сердце чуяло: не сберечь ему себя в большом городе, где истоптана не только мостовая. Потому и крестила тихонько вслед...
Вот и младшая, Иванка, оставила Одессу, где были работа, дом, и тоже чуть не стала актрисой, снявшись в «Тронке» (по Гончару), да вовремя одумалась. Выйдя замуж за Василя Матиоса, поселилась в горах, чтобы воспитывать детей и вместе с мужем (головой сельрады) помогать гуцулам.
Сегодня мы живем в мире, отвергшем талантливых людей, во времени падающих стен, когда зачастую желтая грязь плывет выше церковных крестов.
Люди, знавшие и любившие Ивана, на премьере фильма «И. Миколайчук. Посвящение» в Доме кино не могли сдержать слез. Его автор — Людмила Лемешева, которая на протяжении 25 лет пишет об Иване, дважды совершила духовный подвиг. Когда ее книжка о Миколайчуке тиражом в 100 тысяч была пущена под нож в Москве только за то, что в ней упоминался фильм Параджанова, она без денег отважилась снять фильм об Иване, взяв на себя миссию популяризировать украинского актера в мире.
Жизнь талантливых людей коротка. Интервью с Иваном при жизни не состоялось, и я решила восполнить этот пробел, встретившись с его самым близким человеком.
Каким был Иван вне ролей, вне грима — знает единственная любимая им до конца дней женщина.
— Маричка, как вы встретились?
— После школы я решила попробовать себя на актерском поприще. Первый вопрос, который мне задали, когда я пришла в музыкально-драматический театр: «Ты сестра Ивана Миколайчука?» Мне было интересно увидеть своего «родственника», который в то время лежал в больнице. Через месяц мы встретились. Взглянув на него, я поняла, о какой родословной шла речь. И он смотрел, не отрывая глаз... Это и решило нашу последующую жизнь. Внутренне мы оказались так близки, что даже на сцене были постоянно партнерами.
— Когда у вас появился свой первый дом, что в нем было самым важным для вас?
— Да сам Иван... Когда мы встречались после разлук, могли закрыться на две недели и никого не впускать в дом. Все мгновенья были наполнены любовью.
— Жить со знаменитостью — бесконечный экзамен, что было самым трудным для вас?
— Расставания. У нас было много счастливых минут и... горьких. Перед поездкой на гастроли в Канаду на три месяца думала умру. Увидев слезы на моих глазах, Иван сказал: «Маричка, возьми с собой блокнот и каждый вечер пиши мне...» Сегодня я перечитываю этот дневник и вновь проживаю удивительные минуты, возвращаясь в юность...
— Многие считают вас уникально самоотверженной женщиной. А какой самый трудный период был в вашей жизни?
— Когда Иван не мог спокойно работать. Его обвиняли в национализме за сценарий «Небылицы про Ивана». А несыгранный Довбуш... Ножницы цензуры изувечили «Криницу для жаждущих», «Пропавшую грамоту», «Комиссаров». Для него писался сценарий «Марина», но его имя уже было на слуху у тех, кто решал судьбу искусства... Его не утвердили на роль. После этого он не снимался пять лет. Отсутствие работы, когда полон сил и замыслов, — всегда трагедия для людей из мира искусства. Необходимо мужество, чтобы не озлобиться... Иван был крайне уязвим, как каждый творческий человек. Но зла ни на кого не таил. Он только хотел знать, сколько ему еще осталось...
— Можете, Маричка, вспомнить какой-то интересный эпизод из области интуиции, ведь она не подводит любящих.
— Иван снимался в Болгарии у Гоши Стоянова. А я в это время была у мамы в Черновцах и вдруг почувствовала, что Иван возвращается домой. Стала быстренько собираться, чтобы встретить его. «Тебе что, Иван написал?» — спросила мама. «Да нет...» Это было накануне его дня рождения, и я отправилась прямо на вокзал. Объявили, что поезд «София—Москва» задерживается на час. «Ничего, подожду...» В поезде попутчики, узнав Ивана, спросили: «Вас будут встречать?» — «Да нет, разве только жена».
— Откуда ты знал, — спрашивала его потом.
— Знал...
За два дня до смерти мы пели Ивану: «Высушила силу чужина проклята, візьміть мене, лелеченьки, на свої крилята». Когда у него перекрыло дыхание, Иван не мог понять, что происходит: «Скажи мне, Миця, все будет хорошо?»
— Все буде добре, Івану...
Наверное, когда человек завершает свой путь на земле, ему открывается многое, чего не дано понять при жизни... Скрипнула форточка, обдав струей холодного ветра... Опустились веки, словно занавес театра, за которым еще минуту назад страдали, любили, надеялись. Иван был спокоен. Мне показалось, что стая белых журавлей, распахнув окно, унесла на крыльях его душу туда, где нет боли, а только легкость полета...
Мария Бакштаева
XX век. Судьбы. №57 (16151), пятница, 18 июня 1999 г. Стр. 4
Немає коментарів:
Дописати коментар